Спектакль Дмитрия Егорова, поставленный по документальной прозе Светланы Алексиевич, представляет череду монологов, свидетельств людей, живших в переломное историческое время. Основа спектакля – правда. Правда человеческого голоса, чувствования, существа. Она высекается из боли, которой пронизана жизнь в стране, «где так вольно дышит человек».
Спектакль не разбирается с тем, кто прав. Он дает возможность высказаться каждому: и героине Натальи Василиади, преданной идее коммунизма, и Валерии Прокоп, пережившей тяжелое лагерное детство, но оставшейся девочкой, которую воспитала Родина. Прав и Иван Д., рассказ которого возникает в монологе Александра Гончарука, безжалостный палач, прав и герой самого Гончарука, прошедший путь от советской до капиталистической мечты. И мелкий «ипэшник» в исполнении Всеволода Гриневского, и хрупкая героиня Марины Бабошиной, которую везли в холодном автозаке, а она нашла в себе силы не ненавидеть.
Пространство спектакля визуально делится на три этажа (художник Константин Соловьёв). Первый принадлежит людям. Это территория исповедальности. Планшет сцены завален тряпьем. Издалека кажется, что это горы пепла на обожженной земле. Человек здесь ютится, ему неудобно, неловко. Он сам становится частью барахла на сцене. Человек – вещь. Мир – помойка.
Второй – ниша, уходящая в глубь сцены, расположившаяся на сером (стилизованном под железо) постаменте. Территория холода и стерильности. Лаборатория человеческих душ. Белые стены, неоновый свет и длинный железный стол, за которым орудуют, как патологоанатомы, мальчики и девочки в джинсовых костюмах. Они создатели альтернативной истории. Если внизу правда человеческая, то здесь заняты правдой общедоступной, построенной на символах, маркерах времени и ассоциативных образах.
Третий – видеоэкран (режиссер мультимедиа Наталья Наумова), на который проецируются то результаты «лабораторных опытов» второго этажа, то лица героев первого. Территория мифа. История, в которую уходит все: люди, идеи, факты. То, что никому не дано знать наверняка.
В системе ценностей этого сценического мира человеку нашлось место только на барахолке. Он – вещь, игрушка. Жизнь не стоит ничего. «Я весь сжался, Господи, я дрожу от силы // Полюби великое, полюби Россию», – звучат в спектакле строки стихотворения Игоря Поглазова (единственный текст, взятый не из книги Алексиевич). И мы видим, как дрожат от силы люди в этой стране, через монологи артистов. И как достигается величие – на видео. Матрешка как Родина-мать, киндеры, стоящие в очереди к огромному пакету из МакДака, закопанные солдатики, винтики и болтики – во всем этом есть ирония, но она злая и горькая. «Перемен!», –
поет Виктор Цой гимн времени с экрана в первом действии. Во втором спектакль достигает своей квинтэссенции – на экране те же слова исполняет уже Надежда Кадышева. Страшный фарс и балаган – то, чем обернулись мечты и надежды целого поколения. Этот момент вызывает во мне как в зрителе практически физически осязаемое ощущение плевка в лицо. Гражданский ужас.
Жизнь – как шоу. Но это шоу делают не те, кто снизу. У них появляется возможность высказаться, впервые быть услышанными – они вдруг перестают быть массой, народом хотя бы друг для друга и для нас, сидящих в зале. Но ни один из них не поднимется в лабораторию, даже когда на сцене (в хронологический момент перестройки, государственного переворота) откроется лестница. Ни один не зайдет в стерильную комнату, где вершатся судьбы. Простому человеку туда нет дороги. И если это шоу, то оно, безусловно, horror show. Ближе к финалу, когда герой Александра Гончарука рассказывает историю Ивана Д. – кэгэбэшника и палача, – мы видим его только на видео. В этом мире ни один из «сверху» не может быть приравнен к тем, что «снизу». Голос власти не может быть голосом человека. Палач не поймет жертву. Свобода – иллюзия. Люди дрожат от ужаса, захлебываясь ненавистью и готовностью к войне, выдаваемой за героизм. И над всем этим миром звучит голос Кадышевой: «Перемен! Мы ждем перемен!».
Монологи героев выстроены от детства к зрелости. От первых радостных воспоминаний героини Ирины Герасимовой о первомайской демонстрации к финальной точке спектакля: «Мне кажется, уже бы не надо этих шоу». Дорога ее героини в спектакле – путь поколения. От опьянения идеей через разочарование к усталости, к желанию просто жить.
Таким же образом организована и логика видео: от безобидных детских игр с машинками к кастрюле, в которой вместе с грязью варятся ордена. И наконец, наложение лиц матери и сына – героев Валерии Прокоп и Александра Гончарука. История – это мы. Успешный бизнесмен, сумевший встроиться в новое время. И его мать, жизнь которой была наполнена страданиями, но которая не ощущает новую страну как свою. Что для гулаговской девочки перестройка? Торжество справедливости? Нет. Это две тетрадные бумажки с надписями: «Реабилитирован» и «Реабилитирована». Крах системы, большой игры, великой манипуляции – это что угодно, но не справедливость. У нее не будет другого детства и другой матери, кроме Родины. Ее жизнь была полна мучений во имя великого Ничто. Ужас – не в факте, а в его осознании.
«Почему мы не осудили Сталина?» – спрашивает герой Николая Михалевского. Почему в нашем поколении, внуков гулаговцев, еще возможно нести цветы на могилу тирана, а 9-го Мая клеить на машину призыв: «На Берлин!»? Осознание – первый шаг к принятию ответственности. Я – часть системы, которая была до меня, и той, что будет после. Осудить – значит признать, что человек бывает всяким, что тетя Оля с красивым лицом написала донос и уничтожила жизнь ближнего, а запомнила этот год как самый счастливый, потому что была влюблена. Осудить – значит признать, что и сегодня мы всего лишь стукачи и трусы. Мы выросли в стране, в которой человек не имеет права на слабость. Не плакать. Быть сильным. Пройти через войну, репрессии, голод, кризисы, обманутых дольщиков и пенсионную реформу. С нами можно как угодно. Мы не люди. Мы – барахолка. Секонд хэнд человеческих душ. Превозмогая боль, собирать волю в кулак – и выживать. Быть сильным. Мы не осудим Сталина. Мы не про любовь. Мы про страдание.
В финале железный занавес опустится и отделит мир людей от мира истории и власти глухой стеной. Единственный шанс – это мы сами. Когда на видеопроекции из-под земли достают солдатиков и ставят их на шахматную доску, они отражаются в зеркале. Кто твой враг? Ты сам. Кто напротив тебя в бою? Такой же, как ты. Человек равно человек. Таким же зеркалом становится монолог Марины Бабошиной. Хрупкая, тонкая девочка с огромными глазами спокойно и доверительно, кажется, сама удивляясь реальности этих событий, рассказывает, как шла на митинг, как видела лица тех, кто по ту сторону. Неужели будут бить? Конечно. Что вспоминает героиня Татьяны Филоненко о штурме Белого дома? Как кто-то кричал: «Я на народ не пойду – у меня тоже дети!». А что сейчас? Пустые глаза, обезличивание и удары по почкам – всем без разбора. История раскручивается все страшнее и страшнее. «Топор переживет хозяина», – говорит герой Гончарука. Да, потому что этот топор держим мы. Люди. Кто бьет по почкам? Мальчик из народа. Чей-то сын. Кто сидит в автозаке? Их сосед, одноклассник. Кто сказал, что мы должны быть врагами? Кто научил нас ненавидеть?
Героиня Бабошиной – единственная, спустившаяся на первый этаж, из лаборатории. В ее руках – камера. Она хранитель истории, тот, кто может обернуться назад и сделать выводы. Представитель первого небитого поколения. Тех, кто болтается между добром и злом. Тех, у кого есть выбор, какую страну оставить после себя. Простить или озлобиться? Любить или ненавидеть? Ударить ли девушку по почкам, запихнуть ли старика в автозак, скрутить ли руки ребенку – это выбор и ответственность отдельного человека, а не государства. «Я должна их ненавидеть? А я не хочу. Я к этому не готова», – говорит героиня Бабошиной. И это ее позиция. Не воевать. Нести в будущее мир. Не играть в солдатиков и танки, а научиться наконец любить.
Спектакль не разбирается с тем, кто прав. Он дает возможность высказаться каждому: и героине Натальи Василиади, преданной идее коммунизма, и Валерии Прокоп, пережившей тяжелое лагерное детство, но оставшейся девочкой, которую воспитала Родина. Прав и Иван Д., рассказ которого возникает в монологе Александра Гончарука, безжалостный палач, прав и герой самого Гончарука, прошедший путь от советской до капиталистической мечты. И мелкий «ипэшник» в исполнении Всеволода Гриневского, и хрупкая героиня Марины Бабошиной, которую везли в холодном автозаке, а она нашла в себе силы не ненавидеть.
Пространство спектакля визуально делится на три этажа (художник Константин Соловьёв). Первый принадлежит людям. Это территория исповедальности. Планшет сцены завален тряпьем. Издалека кажется, что это горы пепла на обожженной земле. Человек здесь ютится, ему неудобно, неловко. Он сам становится частью барахла на сцене. Человек – вещь. Мир – помойка.
Второй – ниша, уходящая в глубь сцены, расположившаяся на сером (стилизованном под железо) постаменте. Территория холода и стерильности. Лаборатория человеческих душ. Белые стены, неоновый свет и длинный железный стол, за которым орудуют, как патологоанатомы, мальчики и девочки в джинсовых костюмах. Они создатели альтернативной истории. Если внизу правда человеческая, то здесь заняты правдой общедоступной, построенной на символах, маркерах времени и ассоциативных образах.
Третий – видеоэкран (режиссер мультимедиа Наталья Наумова), на который проецируются то результаты «лабораторных опытов» второго этажа, то лица героев первого. Территория мифа. История, в которую уходит все: люди, идеи, факты. То, что никому не дано знать наверняка.
В системе ценностей этого сценического мира человеку нашлось место только на барахолке. Он – вещь, игрушка. Жизнь не стоит ничего. «Я весь сжался, Господи, я дрожу от силы // Полюби великое, полюби Россию», – звучат в спектакле строки стихотворения Игоря Поглазова (единственный текст, взятый не из книги Алексиевич). И мы видим, как дрожат от силы люди в этой стране, через монологи артистов. И как достигается величие – на видео. Матрешка как Родина-мать, киндеры, стоящие в очереди к огромному пакету из МакДака, закопанные солдатики, винтики и болтики – во всем этом есть ирония, но она злая и горькая. «Перемен!», –
поет Виктор Цой гимн времени с экрана в первом действии. Во втором спектакль достигает своей квинтэссенции – на экране те же слова исполняет уже Надежда Кадышева. Страшный фарс и балаган – то, чем обернулись мечты и надежды целого поколения. Этот момент вызывает во мне как в зрителе практически физически осязаемое ощущение плевка в лицо. Гражданский ужас.
Жизнь – как шоу. Но это шоу делают не те, кто снизу. У них появляется возможность высказаться, впервые быть услышанными – они вдруг перестают быть массой, народом хотя бы друг для друга и для нас, сидящих в зале. Но ни один из них не поднимется в лабораторию, даже когда на сцене (в хронологический момент перестройки, государственного переворота) откроется лестница. Ни один не зайдет в стерильную комнату, где вершатся судьбы. Простому человеку туда нет дороги. И если это шоу, то оно, безусловно, horror show. Ближе к финалу, когда герой Александра Гончарука рассказывает историю Ивана Д. – кэгэбэшника и палача, – мы видим его только на видео. В этом мире ни один из «сверху» не может быть приравнен к тем, что «снизу». Голос власти не может быть голосом человека. Палач не поймет жертву. Свобода – иллюзия. Люди дрожат от ужаса, захлебываясь ненавистью и готовностью к войне, выдаваемой за героизм. И над всем этим миром звучит голос Кадышевой: «Перемен! Мы ждем перемен!».
Монологи героев выстроены от детства к зрелости. От первых радостных воспоминаний героини Ирины Герасимовой о первомайской демонстрации к финальной точке спектакля: «Мне кажется, уже бы не надо этих шоу». Дорога ее героини в спектакле – путь поколения. От опьянения идеей через разочарование к усталости, к желанию просто жить.
Таким же образом организована и логика видео: от безобидных детских игр с машинками к кастрюле, в которой вместе с грязью варятся ордена. И наконец, наложение лиц матери и сына – героев Валерии Прокоп и Александра Гончарука. История – это мы. Успешный бизнесмен, сумевший встроиться в новое время. И его мать, жизнь которой была наполнена страданиями, но которая не ощущает новую страну как свою. Что для гулаговской девочки перестройка? Торжество справедливости? Нет. Это две тетрадные бумажки с надписями: «Реабилитирован» и «Реабилитирована». Крах системы, большой игры, великой манипуляции – это что угодно, но не справедливость. У нее не будет другого детства и другой матери, кроме Родины. Ее жизнь была полна мучений во имя великого Ничто. Ужас – не в факте, а в его осознании.
«Почему мы не осудили Сталина?» – спрашивает герой Николая Михалевского. Почему в нашем поколении, внуков гулаговцев, еще возможно нести цветы на могилу тирана, а 9-го Мая клеить на машину призыв: «На Берлин!»? Осознание – первый шаг к принятию ответственности. Я – часть системы, которая была до меня, и той, что будет после. Осудить – значит признать, что человек бывает всяким, что тетя Оля с красивым лицом написала донос и уничтожила жизнь ближнего, а запомнила этот год как самый счастливый, потому что была влюблена. Осудить – значит признать, что и сегодня мы всего лишь стукачи и трусы. Мы выросли в стране, в которой человек не имеет права на слабость. Не плакать. Быть сильным. Пройти через войну, репрессии, голод, кризисы, обманутых дольщиков и пенсионную реформу. С нами можно как угодно. Мы не люди. Мы – барахолка. Секонд хэнд человеческих душ. Превозмогая боль, собирать волю в кулак – и выживать. Быть сильным. Мы не осудим Сталина. Мы не про любовь. Мы про страдание.
В финале железный занавес опустится и отделит мир людей от мира истории и власти глухой стеной. Единственный шанс – это мы сами. Когда на видеопроекции из-под земли достают солдатиков и ставят их на шахматную доску, они отражаются в зеркале. Кто твой враг? Ты сам. Кто напротив тебя в бою? Такой же, как ты. Человек равно человек. Таким же зеркалом становится монолог Марины Бабошиной. Хрупкая, тонкая девочка с огромными глазами спокойно и доверительно, кажется, сама удивляясь реальности этих событий, рассказывает, как шла на митинг, как видела лица тех, кто по ту сторону. Неужели будут бить? Конечно. Что вспоминает героиня Татьяны Филоненко о штурме Белого дома? Как кто-то кричал: «Я на народ не пойду – у меня тоже дети!». А что сейчас? Пустые глаза, обезличивание и удары по почкам – всем без разбора. История раскручивается все страшнее и страшнее. «Топор переживет хозяина», – говорит герой Гончарука. Да, потому что этот топор держим мы. Люди. Кто бьет по почкам? Мальчик из народа. Чей-то сын. Кто сидит в автозаке? Их сосед, одноклассник. Кто сказал, что мы должны быть врагами? Кто научил нас ненавидеть?
Героиня Бабошиной – единственная, спустившаяся на первый этаж, из лаборатории. В ее руках – камера. Она хранитель истории, тот, кто может обернуться назад и сделать выводы. Представитель первого небитого поколения. Тех, кто болтается между добром и злом. Тех, у кого есть выбор, какую страну оставить после себя. Простить или озлобиться? Любить или ненавидеть? Ударить ли девушку по почкам, запихнуть ли старика в автозак, скрутить ли руки ребенку – это выбор и ответственность отдельного человека, а не государства. «Я должна их ненавидеть? А я не хочу. Я к этому не готова», – говорит героиня Бабошиной. И это ее позиция. Не воевать. Нести в будущее мир. Не играть в солдатиков и танки, а научиться наконец любить.
