"Post-truth" – слово 2016 года по версии Оксфордского словаря английского языка, можно перевести как "пост-истина" или "пост-правда".
Мы живем в эпоху, когда манипулирование эмоциями замещает объективную реальность. Развитие Интернета, информационный поток, за которым человеку трудно угнаться – все это разрушает коммуникационные связи и стирает границы между правдой и вымыслом. Каждая отдельная личность начинает устанавливать свою правду в собственном обособленном мире. Как говорится в известном афоризме, когда "ничто не истинно, все дозволенно". Эти слова могли бы стать лозунгом эпохи гипериндивидуализма, в которой любой человек – ключевая сила.
Казалось бы, что мог знать про нас Август Стриндберг, написавший пьесу "Отец" в 1887 году? Но классика потому и классика, что умеет приобретать новую актуальность, согласно требованиям времени.
В театр, как известно, ходит от силы 10% населения, и только 3% по мнению баварских (не путать с британскими) ученых, способны считать что-то, кроме нарратива, сопереживать происходящему на сцене. Кажется, что премьерный спектакль Омской драмы "Отец" режиссер Павел Зобнин сделал для всех 10% с перспективой увлечь 11-й. Пьеса шведского драматурга обладает богатым постановочным потенциалом: это и семейная драма об ушедшей любви, и фрейдистская история о супружеских проблемах, и трагедия отцовства, открывающая библейский подтекст, ибо, а знал ли Иосиф, кто отец его ребенка?
"Искусство – зеркало, где каждый видит себя", - сказал Гёте, а у нас нет оснований не верить немецкому писателю, поэтому будьте уверенны: чтобы вы не увидели в спектакле Зобнина, оно там есть.
Адепт русского психологического театра – Павел Зобнин – ставит добротные спектакли, не соблазняясь на "осовременивание" классики. Он умело вскрывает юмор в драматическом тексте, разделяя акты на функции (в первом – смех, во втором – плач) и определяя жанр как "трагикомедия". Ситуация, описываемая Стриндбергом, действительно, анекдотичная: родители спорят о будущем дочери, жена, путем интриг выставляет мужа сумасшедшим – фарс, да и только. Однако уже к концу второго акта становится понятно, что "хэппи энда" ждать не стоит, а развязка у пьесы трагическая. Вступая в игру с текстом Стриндберга, Павел Зобнин лишает его радикализма автора: все герои становятся абсолютно нормальными людьми, которые попали в катастрофическую ситуацию из-за сущей нелепицы. Заходясь в маниакальном желании отстоять свою правду Лаура (Анна Ходюн), манипулирует мужем, провоцируя его предположениями о том, что Берта (Кристина Лапшина) – не его дочь. Поддавшийся сомнениям глава семьи ротмистр Адольф (Михаил Окунев), доходит до исступления и доводит себя до нервного срыва.
Другие герои, вроде бы как способные внести нотку адекватности в происходящее в доме ротмистра, остаются безучастными. Предпринимая робкие попытки подтвердить психическое здоровье ротмистра, Пастор (Олег Теплоухов) и доктор Эстермарк (Иван Маленьких), сдаются под напором хитросплетенного информационного потока от Лауры. Ну какому нормальному мужику захочется связываться с женщиной, которая мчится к своей цели со скоростью гоночного болида? Себе дороже. Да и вообще быть третьим в отношениях двоих… Разбирайтесь сами.
Создавая эффект непрерывности жизни (артисты находятся на сцене уже в момент рассадки зрителей), приближая диалоги к их естественному течению, Зобнин выстраивает цепочку узнаваемых бытовых сцен: вот двое мужчин выпивают вечером коньяк, сетуя на женщин; украшают дом к Рождеству муж и жена, а потом привычно ссорятся, стараясь не повышать голос, дабы не разбудить домочадцев; без конца откуда-то с верхнего этажа подает голос Теща (голос Павла Зобнина). В этой неторопливо текущей сценической жизни, несмотря на исторические костюмы и декорации, узнается среднестатистическая современная семья. Двое, которые слишком долго прожили вместе; ребенок, ставший яблоком раздора, и предметом выражения собственных амбиций у многочисленных родственников. Все воспоминания о былом семейном счастье, спрятаны подальше от глаз: со стены сняты портреты, милые сердцу вещицы хранятся в коробках. Тихая семейная война, видимо, тянется уже не один год, зрители же застают ее кульминацию и развязку.
В мире, в котором отсутствует объективная реальность, каждый человек живет сам по себе, закрывая свой мирок стеклянным колпаком и, стараясь не контактировать даже с самыми близкими: лишь бы не трогали, не рушили и без того шаткое душевное равновесие. Когда тебе немного "за", непременно оказывается, что многое в жизни могло бы быть лучше, если б ни то, да ни се. А в роли того-сего чаще выступают члены семьи. Мы кладем жизнь на своих мужей и жен, детей и, конечно, считаем, что вправе требовать чего-то взамен. Однако из-за стеклянного колпака не всегда заметно, как уходят из дома любовь и взаимопонимание, да и услышать другого, отгораживаясь от него стеной не так-то просто.
Стриндберг, конечно, не знал ничего о нашем мире постправды и симулякров, но он знал многое о манипуляциях, особенно женских. Постправда – это победа эмоций над фактами. Лаура создает фейковую реальность, в которой ее муж объявлен сумасшедшим. Все окружающие не то, чтоб верят, но разбираться в том, где истина явно не рвутся.
Большая семья, украшающая дом к Рождеству, оказывается лишь симулякром – злокачественной копией, где каждый находится в инкапсуляции от другого.
Стриндберговская борьба полов не разрешима: победителей нет и быть не может. В войне всегда виноваты и терпят потери обе стороны, а утверждение правды в мире, лишенном истины, просто невозможно.
И, если вдруг вам надоело отгораживаться от мира экраном гаджета, а разобраться в правдивости информационного потока Фейсбука – невозможно, то стоит потратить вечер на посещение театра. Пожалуй, это едва ли не единственное место в сегодняшнем мире, где Живой с Живым говорит открыто, громко и предельно откровенно, давая возможность идентификации своего "Я" с другим.
Правда здесь, правда (простите за тавтологию), будет сценическая, но это уже, как говорится, совсем другая история…
Мы живем в эпоху, когда манипулирование эмоциями замещает объективную реальность. Развитие Интернета, информационный поток, за которым человеку трудно угнаться – все это разрушает коммуникационные связи и стирает границы между правдой и вымыслом. Каждая отдельная личность начинает устанавливать свою правду в собственном обособленном мире. Как говорится в известном афоризме, когда "ничто не истинно, все дозволенно". Эти слова могли бы стать лозунгом эпохи гипериндивидуализма, в которой любой человек – ключевая сила.
Казалось бы, что мог знать про нас Август Стриндберг, написавший пьесу "Отец" в 1887 году? Но классика потому и классика, что умеет приобретать новую актуальность, согласно требованиям времени.
В театр, как известно, ходит от силы 10% населения, и только 3% по мнению баварских (не путать с британскими) ученых, способны считать что-то, кроме нарратива, сопереживать происходящему на сцене. Кажется, что премьерный спектакль Омской драмы "Отец" режиссер Павел Зобнин сделал для всех 10% с перспективой увлечь 11-й. Пьеса шведского драматурга обладает богатым постановочным потенциалом: это и семейная драма об ушедшей любви, и фрейдистская история о супружеских проблемах, и трагедия отцовства, открывающая библейский подтекст, ибо, а знал ли Иосиф, кто отец его ребенка?
"Искусство – зеркало, где каждый видит себя", - сказал Гёте, а у нас нет оснований не верить немецкому писателю, поэтому будьте уверенны: чтобы вы не увидели в спектакле Зобнина, оно там есть.
Адепт русского психологического театра – Павел Зобнин – ставит добротные спектакли, не соблазняясь на "осовременивание" классики. Он умело вскрывает юмор в драматическом тексте, разделяя акты на функции (в первом – смех, во втором – плач) и определяя жанр как "трагикомедия". Ситуация, описываемая Стриндбергом, действительно, анекдотичная: родители спорят о будущем дочери, жена, путем интриг выставляет мужа сумасшедшим – фарс, да и только. Однако уже к концу второго акта становится понятно, что "хэппи энда" ждать не стоит, а развязка у пьесы трагическая. Вступая в игру с текстом Стриндберга, Павел Зобнин лишает его радикализма автора: все герои становятся абсолютно нормальными людьми, которые попали в катастрофическую ситуацию из-за сущей нелепицы. Заходясь в маниакальном желании отстоять свою правду Лаура (Анна Ходюн), манипулирует мужем, провоцируя его предположениями о том, что Берта (Кристина Лапшина) – не его дочь. Поддавшийся сомнениям глава семьи ротмистр Адольф (Михаил Окунев), доходит до исступления и доводит себя до нервного срыва.
Другие герои, вроде бы как способные внести нотку адекватности в происходящее в доме ротмистра, остаются безучастными. Предпринимая робкие попытки подтвердить психическое здоровье ротмистра, Пастор (Олег Теплоухов) и доктор Эстермарк (Иван Маленьких), сдаются под напором хитросплетенного информационного потока от Лауры. Ну какому нормальному мужику захочется связываться с женщиной, которая мчится к своей цели со скоростью гоночного болида? Себе дороже. Да и вообще быть третьим в отношениях двоих… Разбирайтесь сами.
Создавая эффект непрерывности жизни (артисты находятся на сцене уже в момент рассадки зрителей), приближая диалоги к их естественному течению, Зобнин выстраивает цепочку узнаваемых бытовых сцен: вот двое мужчин выпивают вечером коньяк, сетуя на женщин; украшают дом к Рождеству муж и жена, а потом привычно ссорятся, стараясь не повышать голос, дабы не разбудить домочадцев; без конца откуда-то с верхнего этажа подает голос Теща (голос Павла Зобнина). В этой неторопливо текущей сценической жизни, несмотря на исторические костюмы и декорации, узнается среднестатистическая современная семья. Двое, которые слишком долго прожили вместе; ребенок, ставший яблоком раздора, и предметом выражения собственных амбиций у многочисленных родственников. Все воспоминания о былом семейном счастье, спрятаны подальше от глаз: со стены сняты портреты, милые сердцу вещицы хранятся в коробках. Тихая семейная война, видимо, тянется уже не один год, зрители же застают ее кульминацию и развязку.
В мире, в котором отсутствует объективная реальность, каждый человек живет сам по себе, закрывая свой мирок стеклянным колпаком и, стараясь не контактировать даже с самыми близкими: лишь бы не трогали, не рушили и без того шаткое душевное равновесие. Когда тебе немного "за", непременно оказывается, что многое в жизни могло бы быть лучше, если б ни то, да ни се. А в роли того-сего чаще выступают члены семьи. Мы кладем жизнь на своих мужей и жен, детей и, конечно, считаем, что вправе требовать чего-то взамен. Однако из-за стеклянного колпака не всегда заметно, как уходят из дома любовь и взаимопонимание, да и услышать другого, отгораживаясь от него стеной не так-то просто.
Стриндберг, конечно, не знал ничего о нашем мире постправды и симулякров, но он знал многое о манипуляциях, особенно женских. Постправда – это победа эмоций над фактами. Лаура создает фейковую реальность, в которой ее муж объявлен сумасшедшим. Все окружающие не то, чтоб верят, но разбираться в том, где истина явно не рвутся.
Большая семья, украшающая дом к Рождеству, оказывается лишь симулякром – злокачественной копией, где каждый находится в инкапсуляции от другого.
Стриндберговская борьба полов не разрешима: победителей нет и быть не может. В войне всегда виноваты и терпят потери обе стороны, а утверждение правды в мире, лишенном истины, просто невозможно.
И, если вдруг вам надоело отгораживаться от мира экраном гаджета, а разобраться в правдивости информационного потока Фейсбука – невозможно, то стоит потратить вечер на посещение театра. Пожалуй, это едва ли не единственное место в сегодняшнем мире, где Живой с Живым говорит открыто, громко и предельно откровенно, давая возможность идентификации своего "Я" с другим.
Правда здесь, правда (простите за тавтологию), будет сценическая, но это уже, как говорится, совсем другая история…
